Зимовье бультерьера Маруси

Было это где-то в конце 90-х, как раз мода была на бультерьеров и по телевидению регулярно пугали обывателей страшными историями о человекоубийцах.

К рыночной стае внезапно прибилась сука бультерьера. Были у нее отвисшие, исцарапанные соски, но щенков с ней рядом не наблюдалось. То ли погибли, то ли из дома выгнали после того, как щенков выкормила. Люди от нее шарахались — как же, собака-убийца. А охранники прикормили. Мужчин она любила, прямо цвела, если кто-то ей свистел или грубовато похлопывал по круглым грязным бокам. Прозвали ее Маруськой. И все бы ничего, сторожила бы она спокойно рынок по ночам, но у нас в Поволжье зима слишком холодная для существа без подшерстка. Охранники ее к себе не пускали, и сидела несчастная собака, тряслась мелкой дрожью. Мама стала ее пускать в контейнер спать на старую куртку. Заворачивалась в нее тихо Маруся и спала весь мамин рабочий день. Отогревалась. Вечером также тихо вставала и покорно уходила в осеннюю холодную ночь.

Однажды хозяин контейнера застал Марусю и сказал, что или мама тут больше не работает, или собаку пусть выгоняет. Мама выбрала собаку. Вечером она сказала: «Маруся, мы домой идем». Бультерьерская морда расплылась в улыбке, и Маруся резво побежала рядом с мамой. Но у нас ей не понравилось. На тот момент в двухкомнатной квартире жило три кота и две собаки, русский охотничий спаниель Дуся (еще почти щенок) и мелкий беспородный песик Бим. Замерла в дверях Маруся и счастье на морде исчезло. Но покорно зашла, без капризов и скандалов дала себя отмыть в ванной, похлебала каши с мясом и спать в углу устроилась. Утром на прогулке вывернула голову из ошейника и ушла на рынок.

Пришла со школы я, а мама говорит, Марусе у нас не нравится, тесно, и конфликтов не хочет, а Бим все ее гоняет. Представила я, как замерзает несчастная собака на улице и пошла на рынок. Маруся там со сворой бродила, меня увидела, хвостом виляет, еду клянчит. Я ей говорю: «Замерзнешь ведь, дуреха, пошли к нам, домой пошли». Пошла ведь за мной, прохожие шарахаются, а Маруся их не видит как будто. Два двора до дома осталось, заупрямилась собака. Встала, голову как ослик повесила и на меня смотрит исподлобья. Делать нечего, подошла, обхватила ее мощную грудь, как раз рук только на это и хватило, поволокла Марусю домой. Зрелище, наверное, то еще было. Тощенькая девочка-подросток, которую за собакой и не видно, тащит «злобного кровожадного» бультерьера пузом вперед и выговаривает ей еще. А собака висит покорно, в горло не вцепляется, не рычит даже.

Сдалась Маруся, поселилась у нас. Пытались мы ее устроить в другую семью, да все пугались – «съест!». Хотя адекватнее и спокойнее собаки я не видала.

С Дусей и кошками бультерьер поладила сразу. Спали в старом кресле зимой вповалку, тепло, хорошо. С котами нашими на дело ходили — со стола печенье и мясо таскали. Однажды ночью младший из котов сорвался со стенки (по обоям скакал, паразит полосатый) и шлепнулся в кресло, прям на Марусю, подпрыгнула она от неожиданности, рявкнула, а котенок на нее лег и уснул. На утро смотрим, а кот ей морду всю расцарапал и бок, чудом глаз не вынул. Так и ходила наша несчастная собака вся исцарапанная, а люди вокруг шептались, что это ее на боях ободрали. Ну-ну. Котенку, кстати, ничего не было. Он ей печенья со стола покидал полкило и его Маруся простила.

С Дусей всегда корректна была, жалела ее даже как будто. Спаниелька моя трусовата была и в собачьих драках ей всегда доставалось. До знакомства с Марусей. Та ее приему научила хитрому, типа подножки, чтоб противника сбивать с ног. Смотрю, и у Дуси уверенности в себе прибавилось рядом с такой поддержкой.

А Бим вот никак не мог примириться с тем, что Маруся его за главного не считает. Провоцировал ее постоянно. Но «кровожадная» бультерьерка его ни разу даже не цапнула, просто ложилась сверху мощной своей грудью, а где-то внизу верещал от злости и обиды кобелек.

Нравилось бульке ездить в машине — сядет на переднее сидение, морду в окно выставит и довольна. Отец тоже доволен был, никакой сигнализации не надо, даже близко проходить боятся.

Мужчин любила, женщин вежливо игнорировала. Со мной ладила, слушалась даже, правда с несколько снисходительным выражением на морде. В форме людей не выносила. Как-то шли мы на прогулке, впереди два курсанта. Я же знаю, что собака спокойная, иду не напрягаюсь, а курсанты нервно оглядываются и шаг прибавляют. Смотрю, а бочка наша голову вытягивает в их сторону явственно так «Ням-ням» приговаривает, глаза маленькие, хитрющие. Замедлила ход, пропустила несчастных курсантиков, а собака как ни в чем не бывало, потопала домой.
Пьяных тоже не выносила, шла молча, уверенно. Со всех сил поводок оттягивала, командовала «Ко мне!». Нехотя оставляла Маруся свои намерения, в глазах что-то жесткое появлялось, нехорошее. На Новый год решили открыть бутылку шампанского, выпить по бокалу. Увидела она бутылку, зашла в комнату и огромную лужу сделала. Потом трясясь от обиды и осознания своего проступка не в кресло пошла спать, на коврик под дверь. Так она с алкоголизмом боролась по мере своих собачьих сил.

Если была счастлива, начинала бегать за своим хвостом: этот разрушительный вихрь сносил все, кошек, других собак, мебель. А в глазах маруськиных наконец искры счастливые появлялись. Еще она ловко бутерброды выманивала. Сидишь себе спокойно, думаешь о своем, и вдруг тяжкий вздох из-под стола. От неожиданности роняешь бутерброд, а там уже хитрая бульская морда —«Ну не будешь же ты с пола есть, фу-фу-фу! А я съем, не брезгливая». Правда домашние скоро привыкли, и пришлось Марусе свои вздохи на гостях отрабатывать.
Боялись ее все: прохожие за три подъезда орали, что бояться моей собаки и чтоб убрала ее. ветеринары смотрели издалека, а у нее аллергия была страшная, все лапы задние в красной сыпи. Перестали давать курицу, прошло. Квартиру тоже можно было не запирать, как увидят выдирающуюся из кресла заспанную бульскую морду, так рекорды по бегу с препятствиями ставят.

Весной случилась беда. Маруся, видимо, чумкой переболела, у нее зрение и слух были ослаблены. Я не рассчитав сил кинула тапкой в кота, а попала по бультерьерской круглой попе. Взревела Маруся и бросилась на обидчика. Уже в полете поняла она, что это я, но по касательной все же ударила меня зубами по руке. Больно было и обидно, я разозлилась, а бультерьер подошла к двери, стала носом на выход и не оборачивается. Трясло ее мелкой дрожью от испуга, от ожидания наказания. Не стала я с ней воевать, сама виновата была и никому не сказала о стычке. А через пару дней мама мою ошибку повторила — резко приблизилась сзади и толкнула в круп. В секунду развернулась собака и в грудь ударила раскрытой пастью. Пыталась она затормозить, пыталась закрыть пасть, лапами болтала в воздухе, ищя за что зацепиться, но как такую торпеду остановишь на маленьком-то расстоянии. Синяк здоровый получился. Вывернулась Маруся из ошейника и, повесив голову, ушла. Посчитала, что достанется ей за нападение. Так-то в обоих случаях сами мы виноваты были, знали ведь, что собака глуховата и подслеповата.

На рынке она так и не появилась, все дворы вокруг обошли, но куда несчастная бультерьерка ушла никто не видел. Искали-искали, не нашли. Через пару месяцев в соседнем районе, говорят, прибилась к кому-то похожая собака, но мы не стали на нее прав заявлять, плохими хозяевами были мы для Маруси, может там ей повезло больше.

Остается моей мечтой свой собственный плотный, жизнерадостный бультерьер, милый и проказливый. Непременно белый и с черным глазом, как наша зимняя гостья Маруся.