" Я пришёл, Дина "

Я ПРИШЁЛ, ДИНА!

Сквозь плохо задёрнутую штору на кухню вползали сумерки и, не останавливаясь, боязливо, словно чернильное пятно на белой скатерти, расплывались по комнате. Привычные тени от таких знакомых предметов сливались воединои уже переставали быть тенями. Так бывало всегда, было и сейчас. Дина шумно дыхнула носом и опустила морду на вытянутые передние лапы. Спать совсем расхотелось. Где-то внутри её когда-то сильного, мускулистого, а теперь словно съежившегося от старости тела, тупо отдавался болезненными толчками комок плоти, перекачивающий кровь, заставляя её бежать по ослабшим венам. Дина фыркнула и почесала лапой левый слезящийся глаз. Темнота меж тем полностью завладела жилищем, бессовестно устроившись в продавленном кресле хозяина, а потом, словно спохватившись, забегала по углам и забилась за шкаф. Тишину вспоролибухающие звуки музыки у соседа за стеной, и Дина вспомнила это наглое, неприятное рыжеволосое существо с вечным отвратительным запахом немытого тела. Всякий раз, когда она возвращалась с прогулки, неспешно переступая непослушными лапами, тревожно оглядываясь на прихрамывающего, опирающегося на палку старика хозяина, ею овладевало нестерпимоежелание тяпнуть рыжего соседа всё ещё сильными челюстями за грязный джинсовый зад. И всякий раз при встрече с нимхозяин словно понимал её желание и тихо говорил ей: «Нельзя, нельзя, Дина!»…

Где-то по ту сторону кухонных занавесок опять уже в который раз кто-то щедро развесил маленькие осколки солнца, и одно из них любопытно шагнуло в комнату, высветив в полумраке две скромные медальки на пиджаке хозяина. Светло-серого цвета лабрадор Дина жила у Михалыча давно. Так давно, что уже и не помнила себя маленьким смешным серым комочком. День за днём, много раз за окнами их небольшой квартиры в сумерках вспыхивали жёлтые осколки солнца, и всякий раз после этого хозяин Фёдор Михалычщёлкал чёрным квадратиком на стене, и в комнате под потолком чудесным образом загорались два ярких глаза. Дина щурилась на яркие огоньки, и однажды поняла, что, очевидно, и за окнами на улице эти огоньки зажигает ни кто иной, как её хозяин. А придя к такому выводу, уже знала, куда по вечерам уходит старик. Всё же так ясно: Михалыч сначала зажигает огоньки в домах и на улице, а потом приходит домой и щёлкает чёрным квадратиком на стене. Дина поднялась с коврика и двинулась в сторону висевшего на спинке стула пиджака хозяина.

Передние её лапы уже плохо слушались и временами болели. Тогда она лизала их своим мягким и тёплым языком, пытаясь «задобрить» боль. Иногда это помогало, иногда – нет. Собака ткнулась носом в полу пиджака, с удовольствием вдыхая знакомый запах, запах, дороже которого для неё ничего не было. Она фыркнула от попавшей в нос пыли и улеглась на пол рядом со стулом, снова чувствуя тупую боль за левой грудиной…

Кладбище с вечно орущими неугомонными воронами на толстенных тополях находилось неподалёку от дома Фёдора Михайловича, и приходить сюда почтикаждый вечер уже вошло в привычку. Он не хотел появляться тут с собакой: ни к чему это, нестоит тревожитьумерших, да и вдруг, не дай Бог, нагадит где. Поэтому гулял с нею ближе к вечеру, а затем отводил её домой и шёл сюда, к этой могиле. На небольшом мраморном постаменте не было фотографии, лишь надпись золотом: «Моей Дине».

Дрожащими сухими пальцами старик смахнул с памятника жёлтую листву, а затем ещё раз, медленно, чувствуякаждую жилку и шероховатость камня, прошёлся ладонью.- Я пришёл, Дина! – разлепились сжатые упрямые губы. Старик сел на лавочку и опёрся на палку руками, вглядываясь устало в холодный мраморный камень. С Диной он познакомился сразу после войны и прожил с ней долгую и наверно счастливую жизнь. Она была моложе его, а вот всё же ушла раньше, навсегда поселив печаль в его доме и боль в сердце. Вот и сейчас застучало часто и резануло так, что Фёдор вздрогнул и схватился узловатой, с венозными наростами ладонью, за сердце. Посидел, не двигаясь, отдышался. Вроде бы отпустило. Зашевелился, значит, осколочек зазубренный, под Курском доставшийся ему от фашиста, нашёл таки через столько-то лет! Старик расстегнул рубашку и потрогал пальцами старый шрам чуть ниже левого соска. Вот ведь какая интересная штука – память! То, что вчера было, и то не всегда помнится, а тут… Сырой окопчик как на ладони, как живой, каждая травинка, из бруствера торчащая, видится, хоть рукой потрогай. Николай Павлухин рядом в окопчике сидит, смеётся, травит что-то весёлое, самокрутку во рту из угла в угол перегоняет, а зубы верхние – с большой щербиной спереди… А потом – удар. Пыль серая. И у Павлухина на месте левого глаза дыра чёрная, кровавая с кулачок детский. И он, Фёдор, ничего не слыша и не понимая с ужасом смотрит через эту дыру на окровавленные травинки у бруствера…

Старик провёл шершавой ладонью по морщинистому лицу, давя в себе подступившее к горлу рыдание, и полез в карман за платком. Лабрадора, щенка махонького, он по случаю выменял у местного алкаша Юрика за бутылку водки. Произошло это, то ли совпало, почти сразу же после смерти дорогой жены Дины. Потому и собаку Диной назвал, в память о любимом человеке и друге единственном. Повозился он тогда с собачкой. Капризной поначалу была и бестолковой. Но со временем стала ему лучшим товарищем и преданным существом. Опять зажгло в левом подреберье и сжало, словно тисками, так сильно, что у Фёдора перехватило дыхание, и он, охнув, схватился руками за лавочку, чтобы не упасть. Старик с трудом дышал и всё больше наклонялся к могиле, не в силах противостоять этому давлению огненных тисков, уже намертво сковавших сердце. Стукнула о мраморный памятник упавшая его палка, и следом за ней уже мёртвый упал и старик.…

Дина вернулась на свой коврик и, поскуливая, смотрела в чёрный проём коридора. Что-то заставило её вдруг подняться, и она, тревожно повизгивая, побрела на кухню и взглянула на огоньки за окном. Хозяин давно уже включил их все, но почему-то не торопится домой, чтобы нажать на чёрный квадратик на стене. Неуверенно ступая больными лапами, она снова прошла в комнату и вдруг остановилась и прислушалась. Где-то внизу стукнула подъездная дверь, но шаги на лестнице были чужие, не хозяина. Свет от огоньков за окном высветил прямоугольник большой фотографии под стеклом в рамке, что висела на стене, и Дина часто задышала, высунув мокрый язык. На фото был хозяин и ещё кто-то с длинными вьющимися волосами. Непонятно почему, но хозяин часто говорил с этим фото, упоминая при этом её имя. Что-то происходило сейчас, вот в эту минуту, и собака забеспокоилась, не понимая, почему ейтак тяжело дышать.

Словно невидимым грузом придавило хребет, и острая боль пронзила сердце. Дина опустилась на ковёр и прерывисто дышала, чувствуя, что засыпает. Но спать нельзя, нужно дождаться хозяина! Уже умирая, Дина вдруг представила, как знакомо заскрежещет ключ в замке, скрипнет рассохшаяся дверь и отворится, прошелестев по полу обитой, покусанной ею, клеёнкой. В прихожую ворвётся струя холодного пыльного воздуха, а потом за этой пыльной свежестью улицы проникнет в прихожую его знакомый запах. Шагнут в темноту сжавшейся тишины его старые потрескавшиеся ботинки, и родной, самый лучший голос скажет: «Я ПРИШЁЛ, ДИНА!». Д. ГрановскийНоябрь 2014