Горящая свеча

Зима продолжается, и мне захотелось согреть вас своим рассказом.



Ванятка лежал на теплой русской печи и, отодвинув шторку, наблюдал за дедом. Старик, шаркая слабыми ногами, подошел к печке, запалил лучину, от нее зажег две свечи и одну поставил на стол посередине комнаты, а другую на подоконник.


Метель снежными лапами стучала в маленькое оконце, завывала в трубе, а в избе было уютно и тепло. На свежевыскобленном деревянном полу отражались блики от горящей печи. В избе царил полумрак и тишина.

Дед присел на лавку возле окна и его взгляд замер на мерцающем огоньке. От падающей тени лицо казалось еще более худым, жиденькая седая бородка приобрела желтоватый оттенок. Сложив на коленях сухие мозолистые руки, старик тяжело вздохнул и о чем-то задумался.

Ванятка спрыгнул с печи, угодив худенькими голыми ножками прямо в отцовские валенки. Одернув длинную льняную рубаху, он пошмыгал к деду.

Забравшись к старику на колени, малец заглянул в большие выцветевшие глаза и спросил:
- Деда, а ты зачем каждый день свечку на окно ставишь?
- А на то, милок, причина у меня есть. История-то давняя…
- Расскажи, деда, ну, пожалуйста. Я страсть как люблю твои истории.
- Ну, чего ж не рассказать, вечер-то долгий.
Старик прижал к себе внука и начал свою историю:
- Давно это, Ванятка, было. Мне тогда двенадцать годков только исполнилось, и жили мы с родителями на небольшом хуторе, в шесть дворов, на опушке леса. Да вот как-то ночью, посреди зимы, дом наш загорелся. Толи из печи головешка выпала, толи еще от чего – кто знает. Помню только, тятя меня с печи стащил, а в избе дыма полно, ничего не видать. Он меня в полушубок завернул, да на улицу вынес, а сам назад в избу побёг за матерью. Только изба уж вся полыхала, а вскоре и вовсе рухнула. Народ из соседних домов подбежал – бабы ревут, мужики снегом огонь засыпают, да где там… К рассвету вместо избы одни головешки остались. Так я, внучек, в один миг остался без дома и без родителей. Пока похороны были, да потом какое-то время я у соседей жил, то у одних, то у других. Только год тот уж больно неурожайный был, и лишний рот в семье для всех в тягость. Вот соседи и решили меня в деревню послать. Там, говорят, наймешься к зажиточному мужику в работники, вот и будет у тебя и кров и пища.

Делать нечего, хоть и страшно мне было родной хутор покидать, но и в тягость кому-то быть не хотелось. Соседняя деревня не больно-то далеко находилась – в полдня пути. Я с тятей несколько раз бывал там, да только не зимой. Понадеявшись на свою, мальчишечью, память я решился идти. Соседи мне в дорогу узелок с краюхой хлеба и луковицей собрали. Я утречком, едва расцвело, с заснеженным пепелищем простился, да и направился в путь-дорогу.

Только лес-то зимой совсем не такой, как летом. Все тропинки замело, деревья голые, одинаковые, снег – выше колен. Часа через два я из сил выбился и понял, что заблукал. А тут еще, как назло, небо потемнело, ветер закружил, да снежок хлопьями посыпал. В лесу сразу темно стало, я уж и дорогу искать перестал, просто шел, куда глаза глядят. Ноги в сугробах увязают, отцов полушубок тяжелый, снег глаза залепляет. В общем, я окончательно из сил выбился, за валежником спрятался, решил передохнуть. Есть хочется, а я заледеневшими пальцами даже узелок развязать не могу.

Страшно мне, Ванюша, тогда стало. Ох, страшно… Все, думаю, не выйти мне из этого леса, замерзну. Понимаю, что долго сидеть нельзя, а силы встать нет, в сон клонит. Вспомнил я тогда, как мать меня перед сном всегда крестила, приговаривая: «Храни его, Господи». Встал я, перекрестился и, сказав «Храни меня, Господи», пошел вперед.

К вечеру метель утихла, и вместе с последними снежинками в лес опустилась темнота. Тишина наступила какая-то звонкая, только слышно как снег подо мной скрипит. И вдруг откуда-то издалека до меня донесся вой волчий. Я и опомниться не успел, как на дерево взобрался. Заледеневшими руками за ветку держусь, а сам зубами отстукиваю: «Храни меня, Господи».

Глядь, среди темноты огонек блеснул. Блеснул и пропал за деревьями. Я уж подумал, что померещилось, но через минутку он опять блеснул, потом снова. Тут я с дерева кубарем скатился и, что есть силы, на огонек побёг. Из леса выскочил, смотрю - деревня впереди трубами дымит. А я все бегу, глаз с заветного огонька не отвожу. Так к чужому окошку и подбежал. Забарабанил по стеклу, что есть силы, и в сугроб рухнул…
Очнулся лишь на другой день. Лежу на лавке у печи, надо мной мужик склонился, улыбается. Жёнка его меня отваром отпаивает. А я хочу сказать что-то, да не могу. Голос потерял, представляешь? В общем, болел я долго, до самой весны. А они ко мне, как к родному отнеслись, хоть у самих пятеро детишек было.
Я когда поправился, все им рассказал, что со мной приключилось. А они, оказывается, всегда в непогоду на окно свечу ставили. Дом у них на окраине был, вот они для заблукавших путников маячок и зажигали. Не я один такой был. Так мы с ними и жили. Они для меня семьей стали.

А уж когда я сам семьей обзавелся, то тоже дом на околице срубил и всегда в непогоду свечу на окно ставлю. Кто знает, может, и она кому-то жизнь спасет? – кивнул старик в сторону мерцающего огонька.